Я работаю в Центре уже 40 лет. В 1981 году, уже будучи эндокринологом с практическим стажем, поступила в ординатуру ЭНЦ. Здесь мне эта специальность буквально открылась заново, в точном соответствии с известным выражением «я точно знаю, что ничего не знаю». С самого начала мне очень повезло на учителей. В первую очередь, хотелось бы назвать профессора Евгению Ивановну Марову, которая стала моим руководителем в практической работе, при защите кандидатской диссертации, а впоследствии и консультантом при защите докторской. Очень многое в профессиональном плане мне дала профессор Нинелла Трофимовна Старкова, которая тогда возглавляла отделение терапии.

В 1989 г. при активном участии директора Центра профессора Дедова И.И. было создано новое отделение нейроэндокринологии, которое возглавила Е.И. Марова. В 1990 г. она пригласила меня работать в это отделение, где я тружусь и поныне главным научным сотрудником. Наше отделение изначально занималось, с одной стороны, проблемами нейроэндокринологии – заболеваниями гипофиза, опухолями гипофиза и т.д., а с другой – проблемами остеопороза. Сначала – остеопорозом при болезни Иценко-Кушинга, а когда, что называется, с головой погрузились в эту тему, то начали изучать все его виды, решать вопросы диагностики и лечения. Вскоре в числе первых медицинских учреждений России мы получили денситометр для применения в рентгенодиагностике. И свою докторскую диссертацию в 2000 г. я защищала уже по этой тематике.

В 2005 г. я сменила Е.И. Марову на посту руководителя отделения, которое теперь стало называться отделением нейроэндокринологии и остеопатий. Можно сказать, что эти два направления на тот момент полностью овладели нашими умами. Мне, конечно, очень повезло с коллегами. У нас работали такие замечательные доктора, как Наталья Николаевна Молитвословова (акромегалия), Светлана Дмитриевна Арапова (болезнь Иценко-Кушинга), Владимир Владимирович Вакс (геном гипофиза). И все это — ученики Евгении Ивановны Маровой. Большое число ее питомцев занимают сейчас различные должности в медицинских учреждениях нашей страны.

В 2015 г. на посту руководителя отделения нейроэндокринологии и остеопатий меня сменила доктор медицинских наук Жанна Евгеньевна Белая. В 2022 г. в процессе реорганизации отделение разделилось на два самостоятельных подразделения, и мы продолжаем с ней трудиться теперь уже в отделении остеопороза.

Если вспомнить выдающихся специалистов, с которыми мне довелось работать, то обязательно следует назвать Геннадия Ильича Козлова, который заведовал поликлиническим отделением в самом начале моей трудовой деятельности. Прекрасный врач-эндокринолог, он также был блестящим андрологом. Он реорганизовал работу консультативно-диагностического отделения (КДО), осуществляя принцип доступности консультативной эндокринной помощи пациентам со всех регионов СССР, а потом России. Для московских эндокринологов по средам был организован день открытых дверей, когда они со сложными пациентами приезжали консультироваться с сотрудниками КДО и других отделений Центра.

Нельзя не вспомнить в этой связи Ирину Вячеславовну Голубеву, которая хотя и не имела внушительных регалий и не была профессором или доктором наук, но посвятила всю свою жизнь проблеме половой индентичности и диагностике различных синдромов о врожденных нарушениях пола. Нынче эта «модная» тема у всех на слуху (возможно, в ином аспекте), но в нашем практике речь шла исключительно о врожденных нарушениях пола. Сейчас диагностика позволяет уже в роддоме сделать скрининг на врожденную дисфункцию коры надпочечников. А тогда зачастую приходилось иметь дело со взрослыми людьми, которые росли и развивались «не в своем теле». И это порою были трагические, без преувеличения, истории. Мало того, что приходилось делать таким людям операции по изменению пола, обеспечивать им медицинское наблюдение на протяжении длительного времени, но и заниматься их личной жизнью, помогать найти семейную пару, оформить соответствующие документы. В контексте того времени это была непростая задача. К сожалению, трагическая гибель оборвала на взлете жизнь этого удивительно талантливого человека, профессионала высокой пробы.

Выдающимся учеником И.В. Голубевой был Александр Алексеевич Пищулин, доктор медицинских наук, гинеколог-эндокринолог, занимавшийся многими вопросами гинекологической эндокринологии, в значительной части – синдромом поликистозных яичников. Его очень любили пациентки, поскольку в самых сложных ситуациях он находил индивидуальный подход как в вопросах диагностики, так и лечения. Такие люди и закладывали модель персонализированной медицины.

Нужно сказать, что за последние два десятилетия нейроэндокринология в Центре сильно прибавило как в научном, так и в диагностическом плане. Нас часто приглашают на международные конференции и симпозиумы, появились многочисленные публикации наших сотрудников в заграничных научных изданиях. Все это говорит о качественном росте и авторитете российской школы эндокринологии.

Конечно, эти изменения не произошли по мановению руки, им предшествовала напряженная и кропотливая работа, в том числе полное переформатирование деятельности лаборатории биохимической эндокринологии и гормонального анализа. Прежде мы очень долго ждали получения из лабораториии гормонов, которые зачастую нужны «здесь и сейчас». Но произошли необходимые организационные изменения и производство гормонов было поставлено на поток. Огромная заслуга в этом принадлежит профессору, доктору медицинских наук Николаю Петровичу Гончарову, много лет возглавлявшему лабораторию, и сумевшему блестяще организовать все необходимые исследования.

Сыграло свою значительную роль и инструментальное насыщение отделений Центра: в числе первых медицинских организаций страны у нас появились аппараты УЗИ, затем компьютерная томография, МРТ, которые коренным образом расширили наши диагностические возможности. Причем это касалось пациентов не только с эндокринными заболеваниями, но и с сопутствующими.

Настоящим прорывом стало создание нейрохирургического отделения. Нужно понимать, что значительное количество пациентов, проходящих обследование и лечение в Центре по нашей специализации, нуждаются впоследствии в хирургическом вмешательстве. И мы постоянно мыкались в поиске медицинского учреждения (вроде Института им. Бурденко), где можно было бы проводить такие операции. А там, понятное дело, свои больные, очереди и т.д. В итоге, мы теперь имеем превосходно оснащенное нейрохирургическое отделение с блестящими специалистами, которые, кстати, выполняют операций на гипофизе больше всех в России (более 300). Появилась продвинутая система ангеодиагностики, ангеохирургии, когда можно «залезть» в любой сосуд и разобраться в причинах недуга. Талантливый ангиохирург, доктор медицинских наук Иван Иванович Ситкин и его коллеги по рентгенэндоваскулярной диагностике и лечению вывели исследовательскую и клиническую работу на новый уровень, позволяющий минимизировать возможность врачебной ошибки.

В последние годы продолжаются исследования и достигнуты впечатляющие результаты в области изучения гиперкортицизма: совместно с отделением нейрохирургии внедрено 80-90 % использования трансназальной аденомэктомии при болезни Иценко-Кушинга как приоритетного метода лечения; для дифференциальной диагностики АКТГ-зависимого гиперкортицизма внедрен и успешно применяется селективный забор крови из нижних каменистых синусов. Профессором Ж.Е. Белой, совместно с гормональной лабораторией, разработан и распространен на всей территории России метод определения кортизола в слюне, собрана уникальная коллекция случаев редчайшего вида гиперкортицизма – АКТГ-эктопированного синдрома, отлажены принципы дифференцированного подхода к лечению и диагностике этого заболевания. Продолжаются разработки и научные исследования в области гиперпролактинемии, акромегалии, неактивных аденом гипофиза, гипопитуитаризма и несахарного диабета, МЭН-синдрома 1 типа.

С 1992 г. в отделении получили развитие исследования остеопороза при эндокринных и неэндокринных заболеваниях, по изучению нарушений костного метаболизма и минерального обмена при первичном и вторичном гиперпаратиреозе. В последние годы под руководством доктора медицинских наук Ж.Е. Белой активно проводятся исследования в области редких костных болезней (фосфопенической остеомаляции, гипофосфатазии, различных генетических синдромов, связанных с костными нарушениями). Сотрудники отделения участвуют во многих международных клинических исследованиях современных препаратов для лечения остеопороза, первичного и вторичного гиперпаратиреоза.

Очень важно, что все мы, я имею ввиду сотрудников абсолютно всех структурных подразделений ГНЦ РФ ФГБУ «НМИЦ эндокринологии» Минздрава России, всегда отчетливо видели конечную цель – создание на нашей базе научного центра мирового уровня. Многое в этом плане уже сделано: сегодня больной с диабетом может получить индивидуальное и групповое обучение контролю над заболеванием, нефрологическую помощь, диализ, кардиологическое обследование, операции на сосудах, коронарных артериях, лечение ран в отделении диабетической стопы, хирургическую ортопедическую коррекцию и многое другое.

закрыть

Мне удивительно повезло – связать всю свою жизнь с таким уникальным учреждением, как Эндокринологический центр, иметь столь удивительных и талантливых Учителей на протяжении всей жизни. А к любому везению надо быть готовой. Вмешался, как иногда бывает, его величество случай. Когда я заканчивала факультет педиатрии 2-го Московского государственного медицинского института им. Н.И. Пирогова, то занималась в эндокринологическом кружке при Морозовской детской городской клинической больнице. С нами, кружковцами, тогда связался заведующий отделением детской эндокринологии Института экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР профессор Михаил Александрович Жуковский, пригласив всех желающих поприсутствовать на обходе больных в его отделении. Я воспользовалась этим предложением и у меня после нескольких посещений отделения, где проходили обследования и лечение уникальных больных со всей страны, окончательно укрепилась мечта стать детским эндокринологом и работать в этом замечательном институте.

К концу 6 курса Михаил Александрович предложил мне поступать в ординатуру при институте. Время учебы пролетело быстро, но к моменту окончания выяснилось, что вакантных мест для работы в отделении нет. М.А. Жуковский посоветовал записаться на прием к директору Института академику Николаю Алексеевичу Юдаеву. Внимательно выслушав мои доводы, тот предложил, как вариант учебу в аспирантуре. Я растерялась (честно говоря, у меня уже были другие планы на будущее) и попросила время, чтобы посоветоваться с мужем. Маститый ученый в ответ сильно удивился: «Какой еще муж? Вы понимаете, что такой шанс выпадает раз в жизни?!»

После окончания аспирантуры в 1978 г. я была принята младшим научным сотрудником в отделение эпидемиологии сахарного диабета ЭНЦ, которым руководил профессор А.Г. Мазовецкий. Когда через год я защитила кандидатскую диссертацию, со стороны Александра Григорьевича мне поступило неожиданное предложение – принять участие в совместном с Институтом медицинской генетики проекте по изучению популяционной генетики сахарного диабета. Причем отказы не принимались, так как за этим направлением, по глубокому убеждению, шефа, открывались потрясающие научные перспективы. Так я, врач-клиницист, волею судьбы оказалась совершенно в иной ученой среде: там бегали лабораторные мыши с разноцветными глазами, а мои новые коллеги после многочасовых напряженных исследований могли по соседству самозабвенно сражаться в настольный теннис. В нашем строгом учреждении, где находились тяжело больные пациенты, такая обстановка, естественно, была исключена. Генетики воистину были особенными людьми, со своим особым отношением к науке. Возглавлял это направление доктор биологических наук Евгений Константинович Гинтер, ученый мирового уровня, впоследствии руководитель Медико-генетического научного центра (г. Москва). Его яркие, блестящие лекции буквально завораживали аудиторию. Поэтому я старалась при любой возможности посещать семинары, которые он проводил.

Совместная исследовательская работа с коллегами-генетиками со временем принесла свои плоды. Она фактически перевернула существовавшие в стране взгляды на саму проблему возникновения сахарного диабета, которой мы тогда занимались. В тот период в нашей стране еще защищалось много диссертаций по так называемым родословным. Но в результате проведенных отечественных и зарубежных исследований стало очевидным, что такой подход применим только при моногенных формах сахарного диабета, а при полигенно наследуемых, мультифакторных заболеваниях, к которым относится диабет 1 и 2 типов, нужно было разрабатывать новые подходы, а именно – популяционно-генетические методы, которыми успешно занимались талантливые отечественные генетики (при участии клиницистов- диабетологов). Замечу, что публикации по данной тематике весьма ценились за рубежом. Сам профессор А.Г. Мазовецкий активно поддерживал новое направление.

Академик Иван Иванович Дедов, возглавивший к тому времени наш Центр, постоянно активно интересовался у сотрудников их направлениями в научной работе. Пообщавшись со мной, он сказал, что наш совместный с генетиками материал имеет большое значение, и предложил готовить докторскую диссертацию по этой теме. Никогда не забуду его интерес к нашей работе, постоянную поддержку и огромную помощь в написании диссертации как своего рода итога совместного труда группы отечественных генетиков и клиницистов-эндокринологов. Полученные результаты и стали основой для докторской диссертации «Популяционно-генетические и иммуногенетические аспекты риска развития инсулинозависимого сахарного диабета», которую я защитила в 1998 г.

С приходом академика Дедова И.И. на должность директора ЭНЦ продолжилась практика совместных проектов с ведущими научными медицинскими учреждениями страны. У нас завязались хорошие контакты с Институтом иммунологии, «ГосНИИгенетика» и другими. Полученные рекомендации в отношении изучения генетики сахарного диабета стали использоваться многими исследователями в стране.

В расширяющийся буквально на глазах Центр эндокринологии начала поступать самая современная аппаратура, необходимая как для научных исследований, так и для нужд клинической практики. В его структурные подразделения пришли представители смежных специальностей. Только что созданным Институтом детской эндокринологии стала руководить Валентина Александровна Петеркова, академик РАН, блестящий организатор и талантливый врач-клиницист, которая была не только нашим учителем и мудрым наставником, но и большим другом. Валентина Александровна удивительно умеет выделять талантливую молодежь, которая под ее руководством защитила много блестящих диссертаций, а детские эндокринологи всей страны со временем стали одной дружной семьей. С 2002 по 2016 гг. по предлжению В.А. Петерковой я возглавляла детское отделение сахарного диабета, мне было необыкновенно интересно трудиться под ее руководством.

Конечно, за прошедшие годы многое изменилось в нашей работе. Молекулярно-генетические исследования в Центре вышли на принципиально новый уровень с изучением этнических особенностей формирования предрасположенности к сахарному диабету. Помню, как после одного из совещаний, посвященных обсуждению новых методических подходов при изучении природы диабета, Иван Иванович мечтательно сказал: «Вернемся в нашу молодость!». Это вселило большие надежды и сказалось на практике – закупалось новое оборудование, появились дополнительные возможности в изучении интереснейших моногенных форм сахарного диабета. То же самое можно сказать о клинической деятельности. Появились передовые лекарственные препараты, в частности, после получения, казалось бы, лучших – человеческих инсулинов, им на смену пришли аналоги инсулина с иными фармакологическими свойствами, позволившие выйти на новый уровень компенсации диабета и профилактики его осложнений.

Потом настал черед помповой терапии, что поначалу казалось чем-то из области фантастики. Но увидев воочию презентацию медицинского прибора представителем одной из зарубежных компаний, Иван Иванович Дедов отреагировал молниеносно «За этим наше будущее!», и добился выделения значительных бюджетных средств на закупку инсулиновых помп для нужд Центра. В настоящее время наши пациенты получают эти чудо-приборы бесплатно, как и расходные материалы к ним. Сюда добавились новые современные аппараты постоянного круглосуточного мониторирования уровня гликемии, которые стали необходимой составной частью компенсации диабета. Последние 2-3 года их получают в России все дети с сахарным диабетом. Но самый главный результат, которого, по моему мнению, удалось добиться Институту при участии всех детских эндокринологов страны – это снижение до минимума числа осложнений сахарного диабета у детей, которые наши пациенты имели раньше в большом количестве, а также добиться существенного повышения качества их жизни.

закрыть

Я пришла в Институт экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР (впоследствии Эндокринологический научный центр) в 1985 г. Тогда им руководил академик Юрий Александрович Панков. Несмотря на свою высокую должность, он нашел время душевно побеседовать со мной, обсудить мои планы на будущее. И для окончательного решения моей профессиональной судьбы направил к своему заместителю профессору Нинелле Трофимовне Старковой. Так я оказалась в качестве младшего научного сотрудника в лаборатории, которую возглавлял известный ученый-эндокринолог доктор медицинских наук Виллен Иосифович Кандрор. В тот период он и его сотрудники вплотную занимались аутоимунной патологией щитовидной железы.

В лаборатории был замечательный дружный коллектив, чему в немалой степени способствовал сам Виллен Иосифович – не только профессионал с большой буквы, но и прекрасный, открытый для общения человек с широким кругом интересов. Тогда нам многое приходилось делать своими руками: выращивали клетки, добавляли реагенты, проводили опыты. То была отличная школа становления молодых специалистов.

Всё изменилось в 1986 г., когда случилась катастрофа на Чернобыльской АЭС. Пострадало очень много людей, а на карте появилась масса зараженных радиоактивными выбросами районов. Возникла насущная потребность в специальных исследованиях влияния радиации на здоровье человека в зонах вероятного поражения.

Начиная с 1988 г., часть сотрудников нашего института стала выезжать в загрязненные радиационными выбросами районы в составе комиссии Минздрава СССР. Меня направили в УССР, в Житомирскую область (г. Народичи), а моего коллегу – Бориса Шалвовича Цициашвили – в Киевскую область, чтобы провести соответствующее обследование местных жителей и ликвидаторов аварии.

Житомирская область тогда считалась одной из наиболее пострадавших в результате Чернобыльской катастрофы. Нашей комиссии предстояло в том числе изучить заболевания щитовидной железы у местных жителей. В состав комиссии обычно кроме эндокринологов входили онкологи, терапевты, педиатры. Мы объезжали последовательно райцентры и села, проводя на местах необходимые исследования. Сама я работала на аппарате УЗИ, поскольку неплохо владела этим методом.

После Житомирской области наступил черед Орловской и Калужской (г. Жиздра). Где бы мы ни были, везде было выявлено значительное количество заболевших зобом. Поначалу мы связывали это именно с последствиями аварии на Чернобыльской АЭС. Но когда для сравнения результатов стали обследовать «чистые» районы, то и там обнаружилось значительное число заболевших.

Корни такой печальной статистики обнаружились в недавнем прошлом, связанном с так называемой проблемой йододефицита. В СССР ей уделялось самое пристальное внимание: были построены заводы по йодированию соли, открыты специализированные зобные диспансеры, в средствах массовой информации сообщалось о полезных свойствах йода. Но постепенно эта деятельность на государственном уровне сошла на нет. И вот такой печальный результат! И лишь только авария вселенского масштаба заставила всех вновь вспомнить об этой проблеме. Воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло.

По результатам проведенной работы в нашем Центре была создана программа по лечению йододефицитной патологии, которой руководил заведующий терапевтическим отделением доктор медицинских наук Григорий Анатольевич Герасимов. Вскоре, уже в рамках Государственной научно-технической программы «Национальные приоритеты в медицине и здравоохранении, были организованы бригады, которые выезжали в проблемные районы, где проводились необходимые исследования и профилактические мероприятия. Без преувеличения, за несколько лет такими обследованиями были охвачены десятки тысяч людей, хотя далось это невероятными усилиями медиков и специалистов. Учитывая гигантские расстояния между населенными пунктами нашей страны, добираться в требуемые места приходилось самолетами, вертолетами санитарной авиации и даже вездеходами. И под лед проваливались, и в болоте застревали не раз… Думаю, участникам тех незабываемых экспедиций – нынешним академику РАН Валентине Александровне Петерковой, доктору медицинских наук, профессору Ольге Борисовне Безлепкиной, старейшей сотруднице Центра Александре Александровне Шишкиной тоже есть, о чем вспомнить по этому поводу. По результатам тех исследований была разработана Карта распространенности йодного дефицита и эндемического зоба в Российской Федерации.

С учетом приобретенного опыта, я была назначена исполнительным директором Центра по йододефицитным состояниям Минздрава России, и на протяжении 2000-2002 гг. вплотную занималась этой проблемой. В настоящее время проблема йододефицита вновь актуальна и то, что она часто рассматривается в Минздраве РФ, на заседаниях Правительства РФ, отражается в законодательных актах – несомненно, важное достижение ГНЦ РФ ФГБУ «НМИЦ эндокринологии» Минздрава России.

закрыть

… Мы встретились с Иваном Ивановичем в далеком 1979 г. на научном конгрессе. За плечами молодого профессора Дедова И.И. тогда уже был солидный опыт исследований в Медицинском радиологическом научном центре в г. Обнинске и в Центре им. Н.Н.Блохина. Им были опубликованы фундаментальные работы по вопросам онто- и филогенеза нейроэндокринной системы, радиочувствительности человека и животных в зависимости от состояния нейроэндокринной системы. Я была знакома с этими публикациями и буквально ошеломлена предложением Ивана Ивановича написать совместно книгу о пролактин-секретирующих опухолях гипофиза и о нарушении продукции пролактина. В то время это была моя тема, но она также была близка Ивану Ивановичу, изучавшему гипоталамо-гипофизарную систему. Так что мы начали работать вместе над изданием, которое впоследствии стало научным бестселлером.

Сама идея написать и выпустить подобную книгу (а тогда в Советском Союзе практически было единственное специализированное издательство «Медицина» с очень строгим отбором рукописей для публикации) казалась чем-то аналогичным предложению слетать в космос. В процессе совместного труда я лучше узнала уникальную способность Ивана Ивановича преодолевать возникающие на пути реализации цели преграды и его феноменальную работоспособность.

Самое интересное, пожалуй, началось в 1982 г., когда Иван Иванович возглавил курс эндокринологии на кафедре факультетской терапии Московской медицинской академии им. Сеченова (ныне – ФГАОУ ВО Первый МГМУ им. И.М. Сеченова Минздрава России (Сеченовский Университет). Если сегодня эндокринология – наука общепризнанная, развивающаяся и «перспективная», то в те годы отношение терапевтов к нашей специальности было несколько высокомерным: как отдельное направление эндокринологию не воспринимали. Но скоро стало понятно, что мы – эндокринологи (тогда еще в составе клиники терапии) – абсолютно необходимые и самостоятельные участники клинического процесса. Прошло какое-то время и на конференциях, и в клинических разборах всё чаще стала отмечаться значительная роль, которую играет в функционировании всего организма эндокринная система.

Время работало на нас, помогало, но мощнейший толчок развитию эндокринологии дала именно организация Дедовым И.И. кафедры эндокринологии в Сеченовском университете. Впоследствии, после того как Иван Иванович стал директором Института экспериментальной эндокринологии и химии гормонов РАМН (так когда-то именовался нынешний ГНЦ РФ ФГБУ «НМИЦ эндокринологии» Минздрава России), он создал на его базе уникальный тандем и многофункциональный медицинский комплекс: Научный исследовательский Центр – профильная кафедра высшей школы.

Не только в научной, педагогической, лечебной, но и в общественной жизни Первого Медицинского, в том числе с его великолепными традициями КВН и неподражаемых капустников, оставила яркий след наша кафедра и лично Дедов И.И.. Помню, как однажды Ивану Ивановичу, известному своими музыкальными способностями, ректорат и партийный комитет доверили организацию и проведение «Весны на Пироговской». Этот творческий фестиваль, который ежегодно проходит и по сегодняшний день, является самым любимым и радостным событием в студенческой жизни медиков-сеченовцев. Середина 1980-х была временем, когда студенческая самодеятельность, подогретая КВНом, приобретала иногда весьма острые черты. Ту «весну на Пироговке» мы встретили совсем уж бурно: с разбитыми окнами, сломанными дверьми, перевязанными и перекинутыми канатами-простынями, и все из-за потрясающего интереса студентов к необыкновенно яркой программе Весны. В небывалый шок были повергнуты абсолютно все – от соседей по улице до ректората ВУЗа.

Назрел кризис! За 2,5 часа Иван Иванович сотворил невозможное – он все удивительным образом уладил, всех взволнованных успокоил, со всеми договорился и ликвидировал все без исключения последствия случившегося погрома. Потрясающе, но свои обещания он точь-в-точь выполнил и камня на камне не оставил от конфликта. Так что та выдающаяся по своему накалу «Весна» открыла для меня Ивана Ивановича как мудрого и дальновидного дипломата, искусного переговорщика, а также как лидера, способного взять на себя ответственность за решение сложной проблемы.

Еще одна уникальная особенность Ивана Ивановича – постоянное стремление идти вперед, находить новые решения и никогда не останавливаться на достигнутом. Почивать на лаврах – это не про него точно. Без таких качеств в характере академика Дедова мы не были бы столь успешны в достижении многих амбициозных целей.

В свое время мы совместно работали над созданием кафедры эндокринологии и написанием учебника, выдержавшего к настоящему времени уже несколько изданий, переведённого на ряд языков. Помогал нам молодой студент Валентин Фадеев, которого много лет спустя Иван Иванович определит своим преемником и тот возглавит управление кафедрой эндокринологии Первого меда.

Это был непростой период. Я вспоминаю, что нам все время приходилось что-то кому-то доказывать. И мы убедили влиятельных людей, что эндокринология – наука самостоятельная и для ее преподавания как воздух необходим самостоятельный учебник, причем написанный в совершенно новом стиле, языком понятным и лаконичным.

Мы также стремились доказать, что эндокринологи могут и должны заниматься опухолями эндокринной системы. Тогда это казалось совершенно невероятным. Разумеется, наша активность нравилась далеко не всем, ведь были поборники «старого режима», от которых поступали не самые восторженные отзывы. Нужно было держать затяжной удар. И то, как это умеет делать Иван Иванович – потрясает и восхищает.

…Однажды в начале 1980-х годов Иван Иванович ошеломил меня сообщением, что через месяц я должна вылететь в Германию с докладом о пролактиносекретирующих аденомах гипофиза. Следует сказать определенно, что с Дедовым связан абсолютно новый, эдакий неуемный и бодрящий темп в работе. Он был настойчив в своих решениях направлять нас за рубеж – сначала как слушателей, потом уже в качестве докладчиков на конгрессах.

Да, это была удивительная пора вдохновения и потрясающих открытий. Сейчас я с радостным удивлением смотрю на молодежь, для которой участие в международных конгрессах стало практически обыденным делом. Тогда же это было явлением чрезвычайным, очень волнующим, как и настигшая нас впоследствии компьютеризация. Иван Иванович Дедов очень быстро «достал» для нашей кафедры компьютеры и позади навсегда остался архаичный период, когда ПК в учебной аудитории был только на фотографии.

После оснащения кафедры и Института экспериментальной эндокринологии компьютерной техникой и адаптацией к ней врачей и исследователей очень скоро была создана первая электронная медицинская история болезни. Батюшки, какой же это был большой успех! Несколько позднее, уже в середине 1980-х, мы пригласили математиков для создания компьютерной программы распознавания диагнозов. И это содружество надолго стало отличительной чертой нового стиля в работе.

Замечу, что все эти наши революционные события происходили в прежних, уже становившихся тесными границах – в маленьком шестиэтажном здании Института экспериментальной эндокринологии и химии гормонов. Отчетливо помню полигон воплощения первых инноваций – лабораторию экспериментальной эндокринологии, которая размещалась на третьем этаже, и известную в наших кругах не только по научным опытам и экспериментам, но и по роскошным котам, которые там были лабораторными животными и на которых изучали состояние сердца при экспериментальном тиреотоксикоз0435. На пятом этаже располагались хирурги, а на первом, скромно «в уголке» – детское отделение.

К началу 2000-х годов мы выросли из детских одежек и уже многими своими достижениями под новаторским началом Дедова И.И. могли заслуженно гордиться. Например, тем, какую квалифицированную помощь стали оказывать пациентам с диабетом, с нейроэндокринными опухолями.

А планка поднималась все выше и выше. Иван Иванович, потрясая нас смелыми и неординарными идеями, взялся за организацию медицинской помощи в сфере репродуктивного здоровья. С тех пор в нашем замечательном и жизнеутверждающем Центре в буквальном смысле зарождается новая жизнь, было создано отделение вспомогательных репродуктивных технологий, и сегодня благодаря этому более 1 400 мальчиков и девочек радуются счастью жить на Земле, не подозревая, какими сложными были медицинские состояния у их родителей и какими важными стали усилия врачей по преодолению препятствий к их светлому будущему. Первенцам нашего отделения ВРТ уже 15 лет, и благодарные родители назвали их Иван и Ирина в честь Ивана Ивановича Дедова и заведующей отделением репродукции доктора медицинских наук Ирины Ивановны Витязевой. Можно утверждать, что прошла целая эпоха. И творец ее, несомненно, академик Дедов!

Что было потом и что сейчас составляет основу деятельности уникального эндокринологического учреждения России? Потом был создан Институт детской эндокринологии, для которого по инициативе Ивана Ивановича построили целый корпус. Потом появились мощные клинические институты, были созданы современные операционные, развернута радиологическая служба, поставлено «на крыло» лечение орфанных заболеваний. Что очень важно, именно эндокринологи и лично Иван Иванович познакомили врачей России с концепцией персонализированной медицины (позже в нашем Центре был организован Институт персонализированной медицины), и с таким словом как «тераностика» – обозначающим новое направление в медицине, когда одно и то же вещество является и диагностической изотопной меткой, а в другой концентрации терапевтическим средством лечения опухолей … Сегодня все эти невероятные замыслы воплощены в жизнь благодаря колоссальной силе воли, уникальным личным качествам, исключительному трудолюбию академика Ивана Ивановича Дедова.

Уже много лет наш Центр работает в высочайшем темпе, ставятся все новые и новые задачи. Успешно решая их, мы овладеваем компетенциями по оказанию квалифицированной помощи больным с любыми эндокринными нарушениями по самым высоким мировым стандартам.

Тот уникальный уровень, которого достигла сегодня эндокринология нашей страны – безусловно, заслуга академика Дедова. Последняя половина столетия жизни российской эндокринологии – это собственно годы плодотворной работы Дедова И.И. в этой отрасли медицины, годы изменения статуса и повышения роли этой интегративной биологической и клинической дисциплины в здравоохранении и сознании врачей.

Иногда посещает предательская мысль, а может немного сбавить обороты и сделать передышку? Ведь Центру исполняется 100 лет, и 50 из них он живет и действует под руководством Дедова И.И.… Но разве с нашим Иваном Ивановичем это возможно? К счастью, покой нам только снится!

закрыть

Я поступила в ординатуру ЭНЦ в 1992 г. после окончания лечебного факультета Московского медицинского стоматологического института им. Н.А. Семашко. Интерес к эндокринологии у меня возник еще в институте, где мы, студенты, слушали уникальные по содержанию и форме лекции профессоров Балаболкина М.И. и Мкртумяна А.М., после которых сомнений не осталось: будущее – за этим направлением медицинской науки. Первый год в ординатуре ЭНЦ запомнился изучением разнообразных форм сахарного диабета и его клинических проявлений. Я была распределена в отделение, которым заведовала профессор Г.Г. Мамаева. Постепенно нас стали привлекать к научной работе, в частности, исследованиям микроциркуляции у больных диабетом с нефропатией. До сих пор помню, как брала биопсию кожи у пациентов, свои первые опубликованные в сборнике тезисы и первое устное выступление на конференции в г. Санкт-Петербурге.

В одном потоке со мной учился ординатор из Индии – Чанда Шикара Редди. Его дотошность и активность тогда служили примером для нас, многих пациентов мы курировали вместе, подружились и общаемся до сих пор. Он стал известным диабетологом в Дели. Сотрудники отделения – Елена Владимировна Михайлова, Любомир Дмитриевич Стоилов, Елена Самойловна Славина были очень доброжелательными и щедро делились с нами, ординаторами, своим профессиональным мастерством.

В то время директором Института Диабета был Балаболкин Михаил Иванович. Когда мы сдавали ему зачеты и экзамены, он не только задавал нам вопросы по специальности, но и требовал объяснений сути патофизиологических процессов. Принимал экзамен он, как правило, очень долго, доходил до самых мелочей. Получить у него отличную оценку было довольно сложно, но мне иногда это удавалось. А сегодня я сама объясняю молодым сотрудникам и ординаторам, как важно глубоко знать проблему и уметь доступно объяснить происходящие в организме больного процессы.

Запомнилось мне и первое ночное дежурство. Мы, ординаторы, тогда дежурили совместно с научными сотрудниками. И мой наставник, дав мне задание осмотреть больных, куда-то вышел. Как вдруг той ночью у одной из пациенток случилось носовое кровотечение. Никаких мобильных телефонов, естественно, у нас в то время еще не было, и я осталась один на один с ситуацией, нужно было действовать быстро. Пришлось вспоминать описание ЛОР- болезней и делать переднюю тампонаду носа. Все получилось, как надо, хотя руки и дрожали. Ответственный дежурный, вернувшись из отделения хирургии, был удивлен, что справились без него. Наутро, докладывая на пятиминутке о происшествии, мой «героизм», конечно, не был им озвучен, но я была горда собой.

Работая в Институте Диабета, я на 100 % испытывала уверенность, что буду впоследствии поступать в аспирантуру и стану диабетологом. Но на втором году ординатуры стала глубже узнавать клиническую эндокринологию. Отделением терапии тогда заведовал профессор Григорий Анатольевич Герасимов, который ранее руководил студенческим кружком в моем вузе. Он был молод, креативен, старался внедрять в практику новое, отлично знал английский язык и сотрудничал с зарубежными коллегами, особенно по вопросам дефицита йода. В его кабинете стоял маленький ультразвуковой аппарат, он сам делал пациентам УЗИ щитовидной железы и это тогда казалось фантастикой. В отделении было целое созвездие блестящих специалистов – Галина Федоровна Александрова (впоследствии она возглавила отделение, а я потом сменила ее на этом посту), Галина Алексеевна Котова, Светлана Александровна Бутрова, которые курировали свои направления – заболевания щитовидной железы, поликлиническое звено, ожирение. Наталья Юрьевна Свириденко, Надежда Михайловна Платонова, Александр Николаевич Назаров, Татьяна Олеговна Чернова и другие буквально заражали нас, ординаторов, своим энтузиазмом и фанатичным отношением к делу. Как мы переживали, когда Герасимов брал на проверку истории болезни, которые мы вели. Если на полях он писал три буквы «БСК», то дрожал тот нерадивый ординатор, который заслужил такой оценки – «бред сивой кобылы». Тогда приходилось переписывать историю от корки до корки и вновь нести ему на проверку.

На этом же этаже располагалось отделение нейроэндокринологии, которым руководила профессор Е.И. Марова – блестящий клиницист, у которой учились многие поколения эндокринологов. В этом отделении работали прекрасные специалисты Л.Я. Рожинская, С.Д. Арапова, Н.Н. Молитвословова, Л.К. Дзеранова, Т.С. Зенкова, В.В. Вакс и другие. Каждый вел определенную тематику и щедро делился с нами знаниями.

Клиническая эндокринология полностью захватила меня и вскоре я поступила в аспирантуру в отделение терапии Института клинической эндокринологии. Профессор Г.А. Герасимов стал моим научным руководителем по подготовке кандидатской диссертации.

Тем временем на наших глазах происходили грандиозные события. Директор ЭНЦ академик РАН Дедов И.И. дал старт программам обследований в регионах РФ, была инициирована программа Гор-Черномырдин, в рамках которой четко обозначалась важность профилактики неинфекционных заболеваний. Формировались бригады для экспедиций, чтобы понять, какие последствия привнесла авария на ЧАЭС в распространенность патологии щитовидной железы в йододефицитных областях. Помню свои первые экспедиции в Тульскую область – Арсеньевский (грязный) и Ясногорский (чистый) районы. Именно здесь я научилась правильно пальпировать щитовидную железу, делать УЗИ, пунктировать узлы. Помню замечательного хирурга Виталия Ивановича Богданова, который выезжал с нами в командировки и всегда мог пошутить и подбодрить коллег. В экспедиции с нами также ездил генетик и эндокринолог Джим Фигге из США. Совместная работа с ним легла в основу раздела моей диссертации. Все наши пожилые пациентки старались подкормить очень высокого, но не в меру худощавого доктора из Америки…

После аспирантуры и защиты кандидатской я осталась работать научным сотрудником в отделении терапии. А дальше были научная и клиническая работа, защита докторской диссертации под руководством Дедова И.И., получение диплома профессора по специальности «Эндокринология», избрание членом-корреспондентом РАН, руководство отделениями, затем отделом и ныне Институтом, а также не прекращающаяся последние три десятка лет борьба с дефицитом йода в нашей стране. Были многочисленные командировки в Тыву, Крым, Якутию, Брянскую область, Чеченскую республику… – этот список можно продолжать. И везде мы тщательно обследовали население, осознавая, какое пагубное влияние на здоровье людей оказывает йодный дефицит.

Эти события и достижения были бы совершенно невозможны без мудрости руководителей, учителей и наставников, без профессионализма коллег и надежности друзей. Мне очень повезло – я училась, профессионально росла и тружусь в эпоху Дедова И.И., в которую директорами Института клинической эндокринологии, моими предшественниками, были уникальные специалисты Е.И. Марова и Г.А. Мельниченко. Мне посчастливилось работать с профессором В.И. Кандрором – блестящим ученым, философом, педагогом.

Эндокринологический научный центр всегда щедро давал знания каждому, кто этого хотел, но также и строго спрашивал, учил принимать решения. Вместе с коллегами мы преодолели в разные времена серьезные вызовы, включая зловещую коронавирусную инфекцию 2020 года. Сплоченность коллектива, заряженность каждого на дело, которому мы все служим – эндокринологической помощи больным людям – решающим образом всегда сказывалась на владении ситуацией и помогала достигать значимых результатов. Так, верю, будет и впредь!

закрыть

Истоки создания Института детского диабета берут свое начало в 40-х годах прошлого века. Детские койки тогда размещались во взрослом отделении. А первое самостоятельное детское отделение было создано в 1961 г. на 20 коек. Им заведовал с 1961 по 1990 гг. профессор Михаил Александрович Жуковский. На смену ему в 1990 г. пришла я. В эндокринологию меня привели жизненные обстоятельства: мой муж заболел в 1963 г. сахарным диабетом, и я стала искать возможность оказать ему профессиональную помощь, хотя до этого у меня были совсем другие планы.

Поскольку я была Ленинским стипендиатом, у меня было право выбора специализации. Сахарным диабетом в то время занимались только на одной кафедре, а именно — кафедре детских болезней лечфака. Поэтому я стала педиатром, закончив этот факультет. Потом трудилась на кафедре во 2-м МГУ (существует при Морозовской больнице с 1910 г.), там же защитила кандидатскую диссертацию по сахарному диабету у детей, затем докторскую, стала профессором.

Михаил Александрович Жуковский оставил после себя небольшой, но очень хороший коллектив из шести человек. Во Всесоюзном эндокринологическом научном центре к тому времени по инициативе Дедова И.И. было создано два детских отделения, при этом число коек увеличилось с 20 до 45. Второе отделение сахарного диабета возглавлял молодой врач Николай Борисович Лебедев, который, правда, вскоре ушел работать в частную фирму. И тогда директор Центра Иван Иванович Дедов предложил мне возглавить оба этих отделения.

В 2003 г. был создан Институт детской эндокринологии в составе уже 4-х отделений на 60 коек, и я стала его директором. В дальнейшем Институт развивался, расширялся и несколько лет назад, к нашему большому удовлетворению, открылось отделение детской хирургии. Нужно подчеркнуть, что в последние годы сделан серьезный рывок в области детской клинической эндокринологии: научились лечить различные варианты карликовости, нарушения формирования пола, дисфункцию коры надпочечников, заболевания щитовидной железы и т.д. В Институте детской эндокринологии ежегодно проходят обследование и лечение до 7 000 детей в стационаре и около 20 000 амбулаторно.

В последние годы в вопросах лечения детских эндокринологических заболеваний мы активно сотрудничали с рядом зарубежных стран – Германией, Францией, Японией, и свою задачу, как руководителя, я видела в том, чтобы наши маленькие пациенты получали самую лучшую медицинскую помощь с учетом последних достижений науки. Например, на одной из международных конференций фирмой-производителем было продемонстрировано действие инсулиновой помпы. На меня это произвело такое неизгладимое впечатление, что я буквально «отловила» в коридорах представителя компании и предложила ему применять прибор в России. Что позднее и было реализовано в Институте детской эндокринологии. Примечательно, что использовать инсулиновые помпы наши дети стали гораздо раньше взрослых больных. Теперь эта технология получила широкое распространение в медицинских учреждениях страны.

Неоценимую помощь в лечении детей нам оказывает «Альфа-банк», который помог закупить аппаратуру для молекулярной генетики. Теперь все молекулярно-генетические исследования для любого ребенка нашей страны бесплатны. Спонсорские деньги расходуются по двум основным направлениям: диагностика для детей и обучение специалистов в области детской эндокринологии в форме стажировок, конференций, семинаров. Благодаря этому, считаю, заметно вырос профессиональный уровень российских детских эндокринологов.

Болезнь – всегда несчастье. Особенно, если она поражает малышей, еще только вступающих в жизнь. Несмотря ни на что, я и мои коллеги по Институту делаем всё возможное, чтобы у таких ребят было будущее, чтобы они смогли получить интересную профессию, завести семью… Шесть десятилетий я отдала работе в медицине, из них 33 года – в Центре эндокринологии. И не минуты не пожалела, что связала свою судьбу с детской эндокринологией.

закрыть

Сейчас даже трудно себе представить, какой пиетет мы, выпускники медицинских вузов, испытывали перед ЭНЦ. Потому что постоянно слышали от наших преподавателей, что именно там сосредоточены новейшие разработки в области лечения сахарного диабета, именно там трудятся самые квалифицированные и талантливые в стране специалисты-эндокринологи. В этом я воочию убедилась, когда попала в ЭНЦ по распределению, как лучшая выпускница на курсе.

В отделении диабета судьба улыбнулась еще раз, когда меня включили в группу, которой было поручено осваивать «Биостатер». Этот уникальный прибор американского производства еще называют искусственной поджелудочной железой, он позволяет в режиме реального времени исследовать различные механизмы развития сахарного диабета. Михаил Борисович Анциферов, Александр Юрьевич Майоров, Гагик Радикович Галстян – все мы с огромным энтузиазмом включились в процесс и сумели в сравнительно короткие сроки, к удивлению представителей фирмы-изготовителя, в полной мере освоить весьма сложный в техническом отношении аппарат. Позже я защитила кандидатскую диссертацию по этой тематике, да и моим коллегам совместная работа тоже дала определенный толчок в научной карьере.

В то время мне казалось, что так и буду в дальнейшем заниматься инсулинорезистентностью. Пока, по воле случая, не оказалась в 1987 г. на семинаре в Польше, посвященном обучению больных сахарным диабетом самоконтролю. Занятия в международной группе вел всемирно известный ученый, профессор медицины Университета им. Генриха Гейне (Дюссельдорф, Германия) Михаэль Бергер. Позже, в 1995-1998 гг. он стал президентом Европейской ассоциации по изучению диабета, а в 1994-2000 гг. – вице-президентом Международной федерации диабета. Его избрали своим почетным доктором 16 европейских и американских университетов и академий, Бергер был также членом редколлегии многих медицинских журналов. Я перечисляю все эти регалии, чтобы стало понятно, какого масштаба была эта личность. Добавлю, что где бы я впоследствии не работала, на стене в моем кабинете всегда висит портрет этого ученого-клинициста.

Словом, лекции М. Бергера буквально перевернули представления участников семинара о роли и месте больного в самом процессе оздоровления. Конечно, многие врачи-диабетологи знали, что существует методика самоконтроля для человека, страдающего сахарным диабетом. Но мы даже не могли себе представить, что пациенту, если его соответствующим образом обучить, разрешается самостоятельно изменять себе дозу инсулина с учетом употребляемых им продуктов питания. Такой подход, в конечном итоге, позволяет снизить до минимума риск диабетической комы. Соответственно, уменьшается и число разного рода осложнений, так как диабет лучше компенсирован. Если же действовать по старому принципу, то больной, как правило, не имеющий физической возможности часто обращаться к врачу, ориентируется на назначенную ему когда-то (месяц, полгода, год назад!) дозу инсулина и, как следствие, не компенсирует надлежащим образом диабет. Причем, никакие новейшие препараты инсулина эту ситуацию не разрешат.

Видимо, Михаэль Бергер что-то разглядел во мне, так как предложил приехать для дальнейшего обучения данной методике в Дюссельдорф. Единственно заметил, что занятия там проводятся исключительно на немецком языке.

По возвращению в Москву все свое свободное время я посвящала изучению немецкого, ведь для этого был сильнейший стимул. К тому же дал о себе знать прежний опыт обучения в английской спецшколе. Через год я уже вполне сносно стала понимать разговорную речь.

Позже, в Дюссельдорфе, в ноябре 1988 г. мне это очень пригодилось, когда оказалось, что на курсах я была единственной иностранкой. Все лекции проводились в непривычном для нас, русских, ускоренном темпе. Главное, что мне удалось почерпнуть в ходе занятий – в обязательном порядке необходимо сформировать у пациента уверенность в своих силах, в то, что он сам может управлять своей болезнью и при этом жить полноценной жизнью.

Программа по созданию так называемых Школ сахарного диабета под руководством немецких специалистов первоначально создавалась для стран Восточной Европы – Польши, Венгрии, России… Позже она продвинулась дальше – в Великобританию и Испанию. И везде доказала свою эффективность. Но у профессора М. Бергера и его команды при этом было одно обязательное требование: сама программа обучения в школе сахарного диабета должна продолжаться не меньше двух лет, чтобы потом можно было проанализировать и сравнить достигнутые результаты.

Когда я по приезду домой предложила руководству ЭНЦ опробовать программу на нашей базе, то получила всестороннюю поддержку. Некоторое время ушло на перевод привезенной из Германии методической литературы, и дело пошло… Хотя, надо честно признать, всё продвигалось не так гладко. Главной проблемой было непонимание со стороны многих эндокринологов: виданное ли это дело, вы предлагаете наделять больных полномочиями чуть ли не на уровне медицинских работников, как это – самим определять себе дозировки и устанавливать порядок применения инсулинов?! Но лёд недоверия стал постепенно таять, причем синхронно с достигаемыми положительными результатами в нашей подопытной группе.

Для участия в эксперименте мы привлекли обычных пациентов московских больниц и клиник в возрасте от 16 до 45 лет. Единственным условием было наличие слуха, так как информация до них доводилась преимущественно в разговорной форме. Буквально по прошествии трех недель наши больные начали демонстрировать стабильные показатели уровня сахаров, самостоятельно внося необходимые корректировки. Так продолжалось, согласно журналу наблюдений, на протяжении месяца, полугода, года. Это был несомненный успех!

Очень важно было добиться во время занятий особой доверительной атмосферы, когда почти сразу стирается дистанция между обучаемыми и преподавателем. Для этого всегда находилось место шуткам. Казалось бы, когда речь идет о таких печальных вещах как сахарный диабет и его осложнения, какое тут может быть веселье? Но нет, практика показала, что дружеский юмор только способствует усвоению специфического учебного материала. Поэтому от руководителя Школы сахарного диабета важно быть не только всесторонне подготовленным специалистом, но и тонким психологом, умеющим подобрать ключик к каждому пациенту, быть мотиватором на выполнение заданных установок. Не случайно, как только появилась такая возможность, я получила второе образование – психолога.

Когда летом 1989 г. из Дюссельдорфа к нам приехали посланцы профессора Михаэля Бергера, чтобы ознакомиться с работой Школы сахарного диабета, они с удовлетворением отметили, что школа на 95 % отвечает требованиям оригинальной немецкой программы. В других странах этот показатель был значительно ниже. В настоящее время школы сахарного диабета эффективно работают во всех регионах России. И я горжусь, что в этом есть определенная заслуга той самой первой группы молодых исследователей-энтузиастов, пионеров родом из ЭНЦ.

закрыть

Я пришел во Всесоюзный институт экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР в 1979 г. по распределению сразу после окончания 1-го Московского медицинского института им. И.М. Сеченова. Если говорить откровенно, поначалу не собирался заниматься эндокринологией, а свое будущее видел в гинекологии. Но тогдашний директор Института академик Николай Алексеевич Юдаев в беседе со мной обрисовал грандиозные перспективы специальности эндокринолога. Аргументы были такие: как гинеколог, я смогу помочь одному конкретному человеку, что, конечно, тоже важно, но, например, в ситуации с сахарным диабетом в помощи нуждаются тысячи и тысячи людей. Было рекомендовано хотя бы на время «наступить на горло гинекологической песне», попробовать себя в новом направлении исследовательской деятельности.

Так я оказался в отделении, которым руководил блестящий специалист, талантливый ученый Юрий Павлович Алексеев. На мою удачу, вскоре в Центр поступил уникальный по тем временам прибор «Биостатер». Этот аппарат, изготовленный в США, по сути, выполнял функцию искусственной поджелудочной железы. Насколько я знаю, таких «Биостатеров» в СССР было всего несколько штук. Вместе с научным сотрудником отделения Любовью Матвеевой и под руководством Ю.П. Алексеева мы приступили к освоению сложнейшей техники.

«Биостатер», несомненно, был уникальным изобретением, с помощью которого решались, если объяснить кратко, две основные задачи. Это постоянный забор крови для анализов и непрерывного мониторинга глюкозы, а также автоматическое введение пациентам заданных доз инсулина для компенсации сахарного диабета на основании полученных в ходе этого мониторинга данных.

К сожалению, ход исследований был прерван случившейся трагедией: Юрий Павлович Алексеев умер во время одного из дежурств (причиной смерти стал именно сахарный диабет 1 типа, которым он долго болел). Возник закономерный вопрос, кто будет руководить дальнейшими работами на «Биостаторе»? И тогда руководством ЭНЦ было принято решение направить меня в 1986 г. на стажировку в Великобританию в один из центров Всемирной организации здравоохранения. А мое место в отделении заняла Елена Георгиевна Старостина, ныне доктор медицинских наук, профессор.

Год стажировки в научном центре такого уровня, конечно, оказал огромное влияние на мое дальнейшее становление в качестве специалиста-эндокринолога. Общение с выдающимися английскими учеными, такими как Джордж Альберти, профессором и деканом медицины в Университете Ньюкасл-апон-Тайн, знакомство с последними достижениями мировой науки в области лечения сахарного диабета, работа в лаборатории, оснащенной по последнему слову техники – все это трудно переоценить. Полученные знания и приобретенные навыки в полной мере удалось применить по возвращению на родину, продолжив исследования на «Биостаторе». Впоследствии, эта работа стала основой моей кандидатской диссертации.

Со временем появился еще ряд направлений нашего «сотрудничества» с уникальным прибором: проведение гиперинсулинемического эугликемического клэмпа для количественной оценки действия инсулина (проблемой успешно занимались мои коллеги А.Ю. Майоров, Г.Р. Галстян и др.), а также испытание действия новых препаратов для лечения сахарного диабета. Активно поступавшие в те годы на отечественный рынок лекарства, естественно, нуждались в тщательном изучении, всесторонней проверке их эффективности и других особенностей, что и стало задачей нашего небольшого и сплоченного коллектива.

Могу с гордостью сказать, что с этой задачей в итоге мы успешно справились. Когда для оценки качества нашей работы в Москву прибыли сотрудники одной из крупнейших международных фармацевтических компаний (два дотошных американца, «собаку съевшие» на подобных проверках), то они были буквально поражены, насколько квалифицированно и компетентно организована в отделении исследовательская работа, которая затрагивала в том числе вопросы фармакодинамики. Это и предвосхитило, в какой-то мере, внедрение в повседневную практику деятельности подразделений Центра рандомизированных клинических исследований, впоследствии получивших широкое распространение в медицинских учреждениях страны.

Позже, когда по результатам проведенных в нашем отделении исследований прошел регистрацию в США, а затем и в России один из препаратов – Лизпро (Хумалог), я выступил со множеством презентаций по данной тематике у нас в стране и за рубежом. И это было, по сути, международным признанием и высокой оценкой деятельности Эндокринологического центра. Сегодня, по прошествии многих лет, я с благодарностью вспоминаю своих учителей из ЭНЦ (как мы до сих пор называем Центр), которые помогли мне найти свое место в профессии, открыли удивительные и притягательные, несмотря ни на что, стороны научно-исследовательской медицины и врачебной практики. В их числе – Юрий Павлович Алексеев, Виллен Иосифович Кандрор, Эмилия Николаевна Базарова, Адольф Исаакович Бухман, Александр Григорьевич Мазовецкий, Евгения Ивановна Марова и, конечно, Иван Иванович Дедов. Все они являются гордостью ГНЦ РФ ФГБУ «НМИЦ эндокринологии» Минздрава России, его золотым фондом, это самые настоящие подвижники, заложившие крепкую основу для будущих свершений.

закрыть

Я перешел на работу в ЭНЦ на должность руководителя терапевтического отделения Института клинической эндокринологии в начале 1990 г. по приглашению Дедова И.И., который в то время создавал в Центре новую команду специалистов. Эндокринологией я заинтересовался еще студентом, занимаясь в научном кружке вопросами трансплантологии, в частности – экспериментальной пересадкой и оценкой функциональных способностей эндокринных желез.

Огромную роль в моей судьбе сыграл профессор Балаболкин Михаил Иванович, под руководством которого я работал ассистентом на кафедре эндокринологии Московского медицинского стоматологического института. Мы оба перешли на работу в ЭНЦ практически одновременно. В то время у меня была готова докторская диссертация, которую я защитил, уже работая в Центре, в 1991 г.

Мне было всего 38 лет, когда я занял в ЭНЦ «профессорскую должность». Для того времени это был не совсем типичный случай. Тем не менее, приняли меня в отделении очень тепло, чему немало способствовала профессор Нинелла Трофимовна Старкова, настоящий классик советской эндокринологии. Даже выйдя на пенсию, она продолжала трудиться у нас в должности консультанта.

В самом начале моей работы в Центре Дедов И.И. определил основным направлением научной деятельности моего отделения изучение патологии щитовидной железы. Для меня это была непростая задача, ведь до этого я в научном плане занимался преимущественно расстройствами репродуктивной системы и нейроэндокринологией.

Сейчас это кажется удивительным, но в 1970-80-е годы патология щитовидной железы в научном плане считалась «отстойным», тупиковым направлением. В начале 1990-х ситуация быстро изменилась. После аварии на Чернобыльской АЭС в 1986 г. и загрязнения радиоактивным йодом части территории Белоруссии, Украины и России исследователи поначалу предполагали лишь небольшой прирост заболеваемости раком щитовидной железы. Но уже через четыре года появились сведения о десятках, а потом сотнях и тысячах случаев рака щитовидной железы у детей. Такая эпидемия рака была совершенно неожиданной и привлекла внимание специалистов всего мира, тем более, что завеса секретности над этой темой была уже практически снята. ЭНЦ стал активно участвовать в программе скрининга населения в регионах, подвергшихся радиационному загрязнению, и оказывать пострадавшим специализированную помощь.

Одновременно возник вопрос о причинах такого небывалой «эпидемии». Ученые предполагали, что всплеск заболеваемости произошел из-за дефицита йода в питании населения пострадавших регионов. Гипотеза вскоре была подтверждена. В действительности, «голодная» щитовидная железа, особенно у детей и подростков, усиленно поглощала изотопы йода-131, попавшие в атмосферу во внушительных объемах наряду с изотопами цезия-137, стронция-90, а также трансурановыми элементами (включая изотопы плутония). ЭНЦ в кратчайшие сроки развернул исследования и с помощью международных партнеров доказал наличие дефицита йода в пострадавших в результате аварии на Чернобыльской АЭС регионах. Был задан существенный импульс научного поиска в этом направлении. Крупномасштабные исследования йодного статуса населения России, начавшиеся в начале 1990-х, продолжаются и по настоящее время.

Наиболее значимым достижением того времени я считаю то, что ранее «отстойное», мало кому интересное направление исследований в области патологии щитовидной железы, вошло в ЭНЦ в разряд приоритетных, наряду с сахарным диабетом. И это было заслугой той команды исследователей, которая была создана 25 лет тому назад в Центре и продолжает в нем трудиться по настоящее время. Важной задачей любого руководителя является обучение молодых специалистов работе на уровне мировых стандартов и формирование их лидерских качеств. Ярким примером настоящего лидера является нынешний директор Института клинической эндокринологии, член-корреспондент РАН Екатерина Анатольевна Трошина. Скажу больше: все мы являемся представителями той лидерской школы в эндокринологии, которую создал академик Иван Иванович Дедов – директор, а в настоящее время президент ЭНЦ. Приобретенный в стенах ЭНЦ опыт и последующее сотрудничество с его руководством и коллективом уже за пределами Центра очень помогло мне в дальнейшей карьере.

закрыть

Моё знакомство с Институтом эндокринологии произошло в 1961 г. Но до этого момента было много всего. В 1956 г. я окончила 2-й Московский медицинский институт, педиатрический факультет (мои родители окончили его в 1925 г. Тогда это был 2-й Московский Университет, медицинский факультет). Хотя после школы хотела стать психологом – спасибо, что на философский факультет МГУ не приняли. По распределению начала работать участковым педиатром в одной из московских детских больниц. Для молодого врача это отличная школа: каждый день до 30 вызовов на дом, а потом столько же детишек на приёме. Никаких предварительных записей и талонов, сколько пришло, столько и примешь. На участке около ста деток до года, каждый наблюдается ежемесячно. Всё пешком, вокруг бараки, подвалы и пятиэтажки без лифтов. Но ничего, справлялись.

Через год меня перевели в роддом нашего же района. Он был открыт после капитального ремонта, а врачей не хватало. Я согласилась на перевод, так как хотела работать в стационаре и в хирургии. Этот этап моей профессиональной деятельности в качестве микропедиатра был очень насыщенным. Утром нужно просмотреть новорожденных в трех детских (это 80 - 90 деточек), после этого каждой маме рассказать о состоянии их чад. Позже при правильной организации труда, не тратя времени даром, можно было отправиться в родблок – осваивать акушерство, или в операционную. Руки, желающие что-то делать, везде нужны, а учиться всегда было у кого. Причем опытные врачи охотно делились своим опытом.

Так прошло 4 месяца, когда приказом руководства роддома я была переведена на должность врача акушера-гинеколога, со всеми вытекающими обязанностями. Надо заметить, что за это время меня приглашали работать детским хирургом в знаменитую Морозовскую больницу, однако главврач не отпустила, потому что ещё не прошло положенных трёх лет после окончания института. Вскоре я стала ответственным дежурным по роддому.

Четыре года пролетели как миг. Однажды в «Медицинской газете» мне попалась на глаза заметка о приеме в ординатуру в Институте эндокринологии, в том числе в хирургическое отделение. В секретариате Института мне предложили встретиться с заведующим хирургическим отделением профессором О.В. Николаевым. При первой встрече Олег Владимирович поинтересовался, какими видами операций я владею. Кроме того – могу ли я давать наркоз и знаю ли правила переливания крови. В те годы все эти навыки для меня были уже повседневным делом. В итоге моё поступление было одобрено. Приказом Минздрава я была переведена в Институт в клиническую ординатуру по эндокринной хирургии. К слову – такой хирургической специальности тогда не было, как нет её и сейчас.

В 1961 г. здание Института эндокринологии на ул. Дмитрия Ульянова было лишь недавно построено для ведомственного стационара терапевтического профиля. А в старом здании было всего 60 коек, из которых лишь 10 – хирургических. Таким образом, образованное хирургическое отделение требовало постоянных переделок помещений, нового оборудования и т.д. И врачам, и среднему персоналу пришлось в таких условиях быстро учиться.

Трудностей в повседневной работе хватало. Но мы – сотрудники отделения, – их смело преодолевали. Огромную роль играли здесь личные качества Олега Владимировича Николаева. Он был человеком талантливым, можно сказать, всемирно известным, но это не мешало ему быть добрым, открытым, скромным. Его усилиями в те времена в хирургическом отделении сложился отличный коллектив единомышленников. Мне очень повезло здесь работать! Пациенты приезжали со всей страны, а также из-за рубежа. Но диагностическая база только начала развиваться. Многих необходимых лекарств ещё не было, поэтому больные перед операцией не могли быть достаточно к ней подготовлены. Например, смертность после операции на щитовидной железе, особенно при тиреотоксикозе, встречалась не так уж редко.

Впоследствии О.В. Николаевым была разработана методика субтотальной субфасциальной резекции щитовидной железы (долгое время ее так и называли – по Николаеву), которая позволила значительно снизить число осложнений и улучшить результаты операций. Сами операции проводились под местной анестезией. Малая травматичность и небольшая кровопотеря обеспечивали более лёгкое течение послеоперационного периода.

Олег Владимирович много внимания уделял молодым кадрам. Всегда щедро делился своим опытом, помогал в написании научных статей, докладов, никогда не отказывая и не откладывая помощь. Но нас он тоже заставлял трудиться как следует. Мы работали как хорошо сыгранная команда: больные не делились на «моих и твоих», все были наши, общие.

Я думаю, что имею право сказать не только за себя, но и за всех учеников Николаева: одной из главных своих задач мы считали и считаем внедрять его методику операций в практику. Тем более, что мне посчастливилось получить её из первых рук. А сколько врачей приезжало к нам из всех уголков страны, чтобы увидеть, как оперирует Олег Владимирович.

А ещё ему было присуще отменное чувство самоиронии. Так, во время операции по поводу рецидивного зоба под местной анестезией (я ему ассистировала), он спросил больную, кто её раньше оперировал. Она ответила: «Вы, Олег Владимирович». Николаев в ответ рассмеялся: «Хорошо я не сказал, какой дурак вас оперировал!»

Олег Владимирович обладал прекрасно поставленной речью, что позволяло ему всегда выделить главное, найти простые слова, чтобы описать любую проблему.

Я намеренно не перечисляю всех наших сотрудников, постоянных и учащихся, ординаторов, аспирантов. Их было очень много, некоторых, к сожалению, уже нет в живых. Но это было в целом хорошее время. Мы двигались вперед, приобретали знания, умения, друзей…

Но время ординатуры закончилось. Профессор О.В. Николаев хотел оставить меня в институте, но его директор своего согласия на то не дала. И я отправилась на распределение в Минздрав, где получила направление в распоряжение Мосгорздравотдела. За это, признаюсь, я мысленно много раз поблагодарила Екатерину Алексеевну Васюкову, потому что в результате попала в хирургическое отделение городской больницы (которую давно уже закрыли) с прекрасным коллективом и руководством.

Конечно, работы здесь было очень много – и на скорую помощь, достаточно и плановых операций. К тому же к нам (по моей просьбе) из поликлиники института присылали больных с патологией щитовидной железы, так как мест для госпитализации там не хватало. Таких пациентов в год набиралось до 800 (из 2 000 всех ежегодных операций).

Когда руководство Института сменилось, мне в 1966 г. позвонили сотрудники, чтобы приехала на беседу. Олег Владимирович сходу предложил поступить в аспирантуру, от чего я вежливо отказалась, так как особо не видела себя в науке. Но вместе с тем согласилась на место врача. В тот же день академик Ю.А. Панков (тогда врио директора Института) подписал моё заявление.

Потом было много интересной работы и больных с разной, часто редкой эндокринной патологией. С назначением директором Института академика Н.А. Юдаева в приоритете ставилась научная составляющая. К решению проблемных вопросов подключались различные лаборатории, которыми руководили известные всей стране ученые.

Довольно скоро я получила высшую медицинскую категорию по хирургии, и как-то между делом стал набираться материал аж на две диссертации. Пришлось в итоге выбрать одну, относящуюся к хирургическим методам лечения патологий щитовидной железы, обусловленных ее врожденными дефектами, которую и защитила в 1976 г.

Хочу отметить некоторые изменения, происшедшие в Институте экспериментальной эндокринологии и химии гормонов АМН СССР в период руководства им академиком Н.А. Юдаевым. Это касалось как внутреннего порядка, так и отношений между людьми: стала чувствоваться какая-то внутренняя дисциплина, сотрудники начали больше времени уделять работе. Была создана настоящая научная библиотека, благодаря чему мы могли заказывать и получать для ознакомления статьи из зарубежных журналов. При кажущейся внешней строгости, Николай Алексеевич оказывался всегда доступен для любого подчиненного, причем практические вопросы решались им быстро и всегда по-существу. Он был по-настоящему справедливым и внимательным руководителем. Так, однажды я зашла к нему по служебному вопросу (временно заменяла заведующего отделением), и он почти молниеносно решил проблему. А затем без перехода спросил, не хочу ли я стать старшим научным сотрудником. Дело было вскоре после моей защиты, но подтверждения из ВАКа ещё не пришло. Я ответила, что не думала об этом, но в любом случае работать буду не хуже, чем сейчас. Он попрощался, а уже через день я была зачислена на должность старшего научного сотрудника «до прохождения конкурса». Нужно сказать, что в те времена это была достаточно высокая должность, с совершенно другим статусом. Стало много командировок, прибавилось учеников. Денег тоже прибавилось, хотя лечебную работу, а часто и административные обязанности с меня никто не снимал.

Так пролетели годы. В Институте я проработала до 1998 г., то есть 37 лет. Потом пришлось по разным причинам перейти в другое место. По своей специальности трудилась вплоть до 2012 г. Но это уже другая история… Теперь мои ученики продолжают дело, которому я посвятила всю свою жизнь. По всем правилам они должны превзойти учителя. От всей души желаю им успеха!

закрыть

После окончания института я работал в лаборатории радиологии НИИ им. Ф.Ф. Эрисмана, в группе индивидуальных работ академика А.Д. Сперанского, изучая влияние радиации на организм. После смерти Сперанского в 1961 году группа распалась, и будущее казалось туманным. Но в это же время заместителем директора Института экспериментальной эндокринологии и химии гормонов стал профессор Леонид Моисеевич Гольдбер, набиравший сотрудников в возглавляемую им лабораторию патофизиологии. Так я перешел работать в ЭНЦ.

Наша лаборатория занималась лучевой биологией, но моя диссертация была связана с эндокринной системой. Я исследовал влияние радиации на гипофиз и надпочечники. К тому же много переводил зарубежные работы, в том числе труды «властителя дум» того времени Ганса Селье, с которым впоследствии встретился очно, сопровождая его, когда он выступал с лекциями в нашей стране. К тому моменту я уже имел опыт определения продуктов стероидогенеза и мог выполнить удаление гипофиза у крысы. Теоретические и практические навыки в области эндокринологии у меня были, но можно сказать, что в эндокринологию меня привела лучевая медицина.

Конечно, Центр того времени мало напоминал сегодняшний. Мы располагались тогда в полуразвалившемся крошечном здании на Таганке по адресу Лавров переулок дом 9, где во время войны находился госпиталь для солдат. Когда я пришел в Центр, это был именно Институт экспериментальной эндокринологии, в то время как клиническая база была очень небольшой – всего 10 коек для пациентов с сахарным диабетом... Мало, также как знаний и средств.

Директором института в то время была Екатерина Алексеевна– властная женщина по прозвищу Екатерина Великая. Все, начиная от заместителя директора и заканчивая аспирантами, трепетали при ее появлении. Были тяжелые времена, но она взвалила этот институт себе на плечи. Здесь ежегодно устраивались конференции молодых ученых, на одной из которых я впервые выступил. Мне тогда было не больше 30 лет. В том же 1961 г. мы переехали в новый корпус на ул. Дмитрия Ульянова. Тогда это было стандартное школьное 6-этажное здание, но с расширенной клинической базой.

В тот период меня сильно увлекала тема изменения сердечно-сосудистой системы при гипертиреозе. Идея заключалась в том, что при дефиците энергии функция и пластические процессы начинают конкурировать, поэтому тиреотоксическое сердце после первичной гипертрофии начинает атрофироваться, несмотря на возрастающую нагрузку. Конечно, те стадии тиреотоксикоза, которых мы добивались на экспериментальных моделях, было невозможно наблюдать у человека. Мы вводили колоссальные дозы тиреоидина, но это позволило нам подтвердить эту парадоксальную атрофию гиперфункционирующих тканей. В дальнейшем нам удалось доказать, что в условиях тиреотоксикоза, несмотря на первичное усиление функции сердца, снижается его максимальный функциональный резерв. Это внесло в том числе вклад в философию медицины и определение «болезни» как таковой, укрепив представление о том, что патологию необходимо характеризовать не только оценкой функционального состояния системы в настоящий момент, но и ее резервной мощностью. Эти работы легли впоследствии в основу диссертации «Механизмы сердечной недостаточности при гипертиреозе», которую я защитил в 1967 году. После смерти Леонида Моисеевича я стал заведующим лабораторией патологической физиологии. В дальнейшем наши сотрудники внесли значимый вклад в исследование болезни Грейвса.

После Екатерины Алексеевны директором института стал Николай Алексеевич Юдаев, великий биохимик, давший новый импульс экспериментальной эндокринологии, в особенности исследованию стероидов. На Западе эра стероидов пришлась на 30-е годы прошлого века, а у нас на 60-е. Николай Алексеевич хотел создать отдельный институт химии и биохимии гормонов. Но осуществить этот замысел не удалось, поэтому он разделил наш центр на Институт клинической эндокринологии и Институт химии и биохимии гормонов, последний из которых был перенесен в новое выделенное здание на ул. Москворечье. Так у нас появился новый корпус, где ныне работает клинико-диагностический стационар, а в то время были расположены сильнейшие лаборатории – патоморфологии, физиологии эндокринной системы, химии гормонов, и даже отдельная лаборатория, занимавшаяся исследованиями простагландинов.

Мы работали долго и весьма успешно, но наступили трудные времена. В 90-е годы денег не стало. Помню выражение кого-то из руководства: «Ребята, вы можете ходить на работу, только свет не включайте». Сперва пришлось отказаться от вивария, затем от экспериментальной эндокринологии.

Потом стало полегче, но и в науке происходили значительные изменения. Технологии развивались, и многие экспериментальные методы оказались не такими востребованными в условиях широкого распространения неинвазивных техник. Но ностальгию по эксперименту я чувствую до сих пор.

Вместе с тем, нельзя не восхититься огромными достижениями в деятельности ЭНЦ. Наступил рассвет клинической эндокринологии, чем мы несомненно обязаны Ивану Ивановичу Дедову, проявившему невероятные организаторские способности. В мое время даже добиться того, чтобы слово «эндокринология» оказалось в бюджете Госплана отдельной строкой было невероятной победой, а теперь... есть целый Национальный центр.

Когда-то у нас не было ничего кроме рентгеновского аппарата, а сейчас имеются в арсенале методики и оборудование, о которых даже не могли и мечтать. И все-таки я продолжаю ощущать необходимость возрождения в ЭНЦ экспериментальной эндокринологии. Полагаю, что это могло бы дать нам большие преимущества. Ведь далеко не все можно сделать на человеке...

закрыть

Когда я в 1965 г. заканчивала химический факультет МГУ им. Ломоносова, еще существовало централизованное распределение выпускников. У нас были в группе ребята, которые потом поехали в Сибирь или Поволжье… Мне же предложили распределение в Институт экспериментальной эндокринологии, который тогда располагался в Лавровом переулке, на Таганке.

Так я оказалась в Погодинке (в бывшей монастырской гостинице) в лаборатории стероидных гормонов, под началом профессора Казимира Константиновича Пивницкого. Там же у нас был собственный виварий с подопытными животными: собаками, крысами, кроликами… Позже сюда переехала часть биохимических лабораторий из Лаврового переулка, где заведующими работали уже известные на тот момент в стране ученые доктора медицинских наук В.Н. Бабичев и Л.М. Гольбер.

В 1972 г. наша лаборатория переехала на Москворечье, где нам выделили часть помещений Института генетики. Здесь уже развернулись, что называется, в полную силу. Занимались преимущественно синтезом инсулина, поскольку тогда применялся исключительно животный инсулин, а человеческого не было. Это было удивительное время. Мы – молодые ученые и специалисты-эндокринологи, работали не жалея себя, не считаясь с личным временем, буквально днем и ночью проводили тестирование, клинические исследования, испытания новых препаратов.

Одним из главных наших достижений стал синтезированный в 1970-е годы анаболический препарат силаболин. Он выпускался в виде масляного раствора, имел мало побочных эффектов и считался на тот момент весьма эффективным средством для стимуляции синтеза белка в организме человека. Но изобрести препарат – одна история, а вот внедрить, довести его до потребителя оказалось чуть ли не в стократ сложнее. Нужно было преодолеть десятки бюрократических препон, убедить массу чиновников и медицинских экспертов в том, что силаболин действительно обладает соответствующими лечебными свойствами и нужен нашим больным при нарушении белкового обмена (после тяжелых травм, операций, ожогов, лучевой терапии), хронических инфекционных заболеваний с потерей белка, прогрессирующей мышечной дистрофии, диабетической ангиопатии и т.д. Была проведена кропотливая исследовательская работа, в частности, в Институте онкологии, а также в детском отделении, которым тогда руководил замечательный врач-эндокринолог М.А. Жуковский. В итоге всё, как говорят в таких случаях, срослось и было запущено производство препарата на базе Московского завода Химико-фармацевтического института.

Позже я защитила по этой теме диссертацию, нами (Т.Н. Иваненко, К.К. Пивницкий, В.П. Федотов, А.А. Шишкина) было также в 1977 г. получено авторское свидетельство на способ получения силаболина, и запатентовано само название.

С этим препаратом связана еще одна интересная история. Как-то (это было в 70-е годы) на меня вышел представитель Львовского Института животноводства с просьбой предоставить силаболин для лечения новорожденных телят. Не помню уже каким образом он нашел наши координаты, какие аргументы приводил, но вскоре я собралась в командировку во Львов. Директор Института академик Николай Алексеевич Юдаев с некоторым недоумением подписал командировочное удостоверение, пробормотав что-то вроде «какой только ерундой не готовы заниматься».

Во Львове совместно с сотрудниками Института животноводства мы провели исследования по применению силаболина у телят, болевших дизентирией, и, как впоследствии оказалось, благодаря нашему препарату из них впоследствии вырастали замечательные здоровые коровы. Насколько мне известно, с этой целью его применяют и по сей день.

Как в итоге был оценен наш труд? Если я не ошибаюсь, нам была выплачена денежная премия в 2000 руб. каждому и вручены Cеребряные медали ВДНХ СССР. По тем временам вполне неплохо !

закрыть